Это очень восточный запах, очень чувственный. Даже где-то как-то его можно назвать шикарным. Это развевающиеся шелковые одежды — лиловые, вышитые золотом и шелком по шелку. Это ориентализм Дягилевских сезонов. Это охапки цветов, разбросанных по шелку — охапки роз-тубероз, нарциссов и ирисов. Это мандарин, раздавленный на лиловой шелковой подушке. Это бальная перчатка, надушенная илангом. Это сандаловая шкатулочка с благовониями… Вот так.
* * * * * * * * * * * * *
Как хорошо было вернуться к этому Унгаро.
И немножко жалко, что в этот раз надела его «для дома».
Ведь красота просто небывалая… по нынешним временам.
Запах роскоши.
Впрочем, настоящие шипры — это всегда роскошь.
Вспомнила нашу Ведьмочку, как надела. Она у нас Диву любит (или уже нет? но три года назад точно любила). А туберозу — не любит.
А на мне первый аккорд раскрывается мощнейшей туберозой. Такая густая, яркая тубероза, лишь слегка оттененная сладковатой гесперидностью мандаринок.
Потом тубероза притухает, теряясь в переливах красных роз (таких темно-красных, горьковато-терпких), любимого иланга (который тут звучит кремово и мягко) и потрясающе-насыщенного жасмина.
И потом это все переходит в шлейф. Который длится и длится… струится и струится… и обогащается припудренным сандалом и горьковатой ванилью.
Дива напомнила о том, что шипры не всегда бывают строгими.
Ну, нет в ней строгости ни разу. Только роскошь — вызывающая роскошь, почти эпатирующая.
И очень жизнерадостная.
*****************************************
В «Шоколаднице» было тесно, шумно, накурено.
Она не любила «Шоколадницы», но эта была удобно расположена, да и ничего приличного поблизости не было. У нее получалось «окно» между двумя встречами и она собиралась выпить кофейку и подумать одну мысль, и даже попытаться оформить мысль словами. Но таскаться весь день с лаптопом не хотелось, и она сунула в сумку записную книжку (такое трогательное ретро).
Итак, в «Шоколаднице» было тесно и шумно.
Она села за единственный свободный столик.
Слева компания студенток щебетала о лекциях и ночных клубах.
Справа адвокатская троица обсуждала процесс.
Доставая записную книжку из сумки, она пронесла ее близко от лица и почувствовала явственный запах туберозы и иланга.
Запах парфюма, которым она не пользовалась несколько лет.
Полистала исписанные страницы.
Да, записи были из другой жизни.
В той жизни были пепельные локоны и аромат Дивы.
Были «каникулы любви», которые символично закончились 14-го февраля. Ужин во французском ресторане где-то на Манхэттене. Облако Дивы. И лацканы его смокинга к концу вечера тоже пахли Дивой. Тубероза на корсаже вечернего платья и букет красных роз в спальне.
Утром он посадил ее в самолет.
И сказал, что будет ждать ее возвращения.
Она не вернулась.
Через океан летели письма в изящных конвертах пахнущих Дивой, и тихо оседали те письма в его холостяцкой квартире в Северном Бруклине, где она продолжала улыбаться в серебряной рамке.
Потом и письма прекратились.
Только старая записная книжка хранила Дивный аромат недорассказанной истории.