Холодным зимним вечером горячий глинтвейн у пылающего камина в старом уютном доме .
Сначала немного мускатного ореха, много-много черного перца, и совсем капля апельсинового сока (такой очень сладкий апельсин, скорее даже танжерин). И теплое дерево — горьковато-дымное, смолистое, терпкое и такое … утонченное. И жасмин — но это не цветение жасмина, а тонкий запах от саше, подушечка ароматизированная жасминовым маслом. Потом начитает звучать роза — тихо, нежно, ненавязчиво. И иланг — он лишен своей обычной чувственности и страстности — это лишь намек на них. И еще какой-то цветок, который я не могу идентифицировать (мне кажется, что это османтус — но не уверена). И при этом много специй — гвоздика, перец (на этот раз розовый), корица и еще какие-то незнакомые специи. И густой шлейф — изысканный, тонкий, туманный сандал; тонкий розово-дымный аромат гуаякового дерева; сладкий ванильный бензоин; обволакивающий и роскошный мускус, горьковатые пачули , теплая амбра. И все вместе имеет какой-то сливочный оттенок.
* * *
Если когда увлекалась бардовской песней, то, может, помнишь песенку Вадика Егорова, начинавшуюся строчкой «Был вечер, словно травяной настой»? Вот это начало Теоремы. Травяной настой. Вермут? Возможно. Есть в начале что-то очень тревожное. Даже горькое. Но приятное. А постепенно тревога уходит. Запах теплеет-прянет-деревянеет. Становится очень спокойным. Если картинкой… К тебе в гости приезжает подруга поплакаться в жилетку. Вы садитесь в теплый сумерках, ставите промеж себя бутылку вермута (лучше Мартини Бьянка, но это уж вам выбирать) и говорите обо всем — не только плакаетесь, а обо всем. И молчите. И постепенно горечь бытия уходит. И так душевно становится. И сумерки сгущаются. И варится кофе, непременно с кардамоном. И все тревожное остается за стеной теплых душистых сумерек.
И еще — очень я бы сказала респектабельный запах. Хотя это слово, можжет, и не очень вяжется с предыдущей картинкой